<< Оглавление
< Предыдущая глава - Следующая глава >

Глава 2

Характеристики здравомыслия

Здравомыслие может быть описано как кропотливое (conscientious) отрицание реальности. Т.е. факты ситуации (кроме немногих, которые оцениваются как безопасные) не оказывают никакого эмоционального воздействия на здравомыслящий ум.

Например, существенная особенность нашего положения состоит в том, что мы находимся в состоянии полной неуверенности. Возможно, вселенная началась с "Большого взрыва" несколько миллиардов лет назад [a few aeons ago - если воспринять eon так точное обозначение порядка величины (eon == billion), то число нулей после единицы в США (9) и Великобритании (12) несколько отличается - С.К.], или, возможно, произошло нечто-то даже более невероятное. В любом случае нет никакой известной нам причины,  почему все не прекратит существование в любой момент. Я осознаю, что  моим здравомыслящим читателям будет представляться, что я высказываю бессмыссленную (empty) академическую точку зрения. Это в точности то, что так  примечательно в здравомыслии.

Здравомыслящий человек гордится своей способностью не обращать внимания на важные факты и интересоваться неважными. О называет это обладанием чувством перспективы, или сохранением "пропорций".

Рассмотрим жену епископа Вулвичского (Bishop of Woolwich). Она говорит - Меня иногда спросили недавно: "Какое воздействие на ваших детей оказывает Честность с Богом (Honest to God) и вся реакция на нее?"[1]

Т.е., какой эффект оказало на ее детей то, что их отец написал книгу о природе реальности, которая привлекла всеобщее внимание. Заинтересовались ли они вкладом своего отца, повлиявшего, возможно, на ход истории? Начали ли они воспринимать себя серьезно и решили ли оказать влияние на свое поколение? Или они начали проявлять рано развившийся интерес к богословию, соглашаясь или не соглашаясь со своим отцом? Жена епископа убеждает нас, ни одна из этих неприятных вещей не произошла. Какой эффект, тогда, она [книга] действительно оказала? "Простой ответ - практически вообще никакого", говорит она. "В основном жизнь идет также, как шла раньше." Жизненно важными продолжают оставаться вопросы "Ты ходил куда-нибудь сегодня вечером?", "Что мне надеть на вечеринку?" и "А что сегодня на ужин?''

Эта способность удерживать вещи "в перспективе", или вверх тормашками, великолепно иллюстрируется высказываниями, сделанными стариком Фрейдом (Freud).

Семьдесят лет меня учили принимать жизнь с искренним смирением....

Возможно, боги добры к нам, делая жизнь более неприятной по мере того, как мы становимся старше. В самом конце смерть представляется менее невыносимой, чем тяжесть бремени, которое мы несем. ... Я не борюсь со вселенским порядком. ... (Его спросили, значит ли для него, что его имя будет жить [в веках]) Вообще ничего. ... Меня гораздо больше интересует это цветение, чем то, что может произойти со мной после моей смерти. ... Я не пессимист, я не разрешаю никаким философским размышлениям портить мне удовольствие от простых вещей жизни.[2]

Чтобы в полной мере оценить эти замечания, необходимо осознать, что Фрейд уже перенес пять операций из-за рака челюсти, и его почти непрерывно мучала боль. (Можно продолжить, что когда Фрейд посмотрел на цветение и оно оказалось для него более интересным, чем боль, смерть и слава потому, что его ошеломил удивительный факт, что цветение вообще существовало. Но если это было именно так, я думаю, что он вряд ли назвал бы его одной из "простых" вещей жизни.)

Он не был полностью свободным от напоминаний о своем конечном состоянии, что видно из других утверждений, сделанным им в разное время.

... глубоко внутри лежит пессиместическое убеждение, что конец моей жизни близок. Оно питается моими мучениями из-за моих рубцов, которые никогда не прекращаются.[3]

Когда вы в юном 54-летнем возрасте не можете избежать частых размышлений о смерти, вы не сможете удивиться, что в возрасте 80 1/2 я терзаюсь мыслями, достигну ли я возраста своего отца и брата или буду жить еще до возраста моей матери, мучимый с одной стороны конфликтом между жаждой отдыха и страхом нового страдания, которое принесет дальнейшая жизнь, а с другой стороны нестерпимой болью от разлучения со всем, к чему я все еще привязан.[4] Радий начал разъедать еще больше, с болью и эффектами отравления, и мой мир опять стал таким же, каким был прежде -- маленьким островком боли, плавающим в море безразличия.[5]

Однако, не смотря на все это, он не потерял интерес к пустякам, и в глазах любого здравомыслящего индивидуума это заставляет потребовать от него обрести большую "эмоциональную стабильность".

Рассматривать вещи в перспективе обычно означает, что вы стоите на некотором расстоянии от объектов наблюдения. "Перспектива", в которой живет здравомыслящий индивидуум, полагается на избегание этого маневра. Вы вынуждены держать цветок очень близко к своим глазам, если он должен заслонить небо. Здравомыслящий человек держит свою жизнь перед своим лицом подобно близорукому человеку, читающему газету, напечатанную слишком мелким шрифтом. Отсюда следует, что у него не может возникнуть никаких эмоций относительно вселенной, поскольку он не может увидеть, что она тут есть.

Это существенная особенность здравомыслия -- оно не включает в себя эмоций относительно вселенной. Некоторые здравомыслящие читатели могут возразить: "Однажды несколько часов меня волновали античастицы" или "Я испытывал солипсизм целых три дня".

Поэтому, если на этом настаивают, мы можем уточнить это утверждение следующим образом: Иногда здравомыслие может позволить преходящие эмоции относительно вселенной или реальности, но оно не позволяет им оказать сколько-нибудь заметное влияние на жизнь индивидуума в качестве мотивов. На этом этапе наших рассуждений мы должны расценить как открытый вопрос, является ли это случайным побочным продуктом здравомыслия, либо это преднамеренная, но не афишируемая цель, на которую нацелена вся психология здравомыслия.

Я должна объяснить, что я подразумеваю под эмоциями относительно вселенной -- поскольку это незнакомое и причудливое явление -- поэтому позвольте мне привести пример. Людвиг Виттгенштейн (Ludwig Wittgenstein), основатель лингвистической философии, который в этом [уже прошлом] столетии внес такой значительный вклад в интеллектуальное здравомыслие, сам был не настолько здравомыслящим, как он бы того хотел. Действительно, можно утверждать, что сама лингвистическая философия была результатом его упорных попыток оставаться достаточно здравомыслящим. Случай раздраженной устрицы, производящей жемчуг, -- как может ответить здравомыслящий - что не умаляет ценности жемчуга. Возможно.

Но бесспорно то, что у Виттгенштейна иногда возникали эмоции относительно вселенной. Поэтому его биограф пишет: "Я убежден, что, определенно, Виттгенштейн иногда испытывал ощущение  изумления тем, что что-то вообще должно существовать.... Мне не ясно, имело ли это ощущение какое-нибудь отношение к религии."[6]

Мимоходом отметим чрезмерную поспешность, с которой его биограф спешит отказаться от сколько-нибудь точного понимания этого ощущения. ("Я уверен, что низшие сословия едят рыбу и чипсы с газеты. Мне не ясно, имеет ли эта практика какое-нибудь отношение к приему пищи.")

Что еще можно сказать о здравомыслящем человеке? Он вездесущ, и поэтому его характеристики невидимы. Его не с чем сравнить.

Но давайте рассмотрим картинку, приведенную в очаровательном маленьком буклете под названием "Позитивный подход к умственному здоровью" ('A positive approach to Mental Health').[7] (Обложка украшена изображением счастливого факира, только что вставшего с утыканного гвоздями лежака.)

"Как думает и действует человек, который наслаждается хорошим умственным здоровьем?" спрашивает буклет, и продолжает, чтобы сообщить нам, помимо прочего, что "Он получает удовлетворение от простых обыденных удовольствий". Фрейд, как вы видите, несомненно, компетентен.

"У него есть эмоции", сообщает также буклет, "как и у любого другого". Однако, они "в пропорции", и они не "сокрушают" его. Я думаю, что к настоящему моменту мы установили, что подразумевается под поддержанием вещей "в пропорции" -- т.е. большинство ваших эмоций возникают из-за незначительных вещей. Буклет не заявляет это явно, но определенно не заявляет что-то противоположное. Он мог бы, например, сказать, что "Зрелый человек не интересуется неуместно вопросами исключительно местного значения, такими как состояние дел на этой специфической планете, поскольку он осознает, что в конечном счете их значение мало". Вы заметите, как экзотично это звучит.

Буклет становится немного легкомысленным, когда возникает конкретный вопрос об интересах умственно здорового человека. "Он восприимчив к новым ощущениям и новым идеям". Более точное утверждение могло бы быть таким:  "Умственно здоровый индивидуум заранее сделал оценку, что никакая идея или ощущение не могут оказаться качественно более важными, чем те, которые он уже понимает. Он способен положиться на свои защитные механизмы и с приветливым выражением лица может слушать людей с неприятными идеями."

Как умственно здоровый индивидуум относится к этим ограничениям? "Он чувствует способность справляться с большинством ситуаций, возникающих на его пути.... Он стремится к целям, которые, как он думает, он сможет достичь, основываясь на своих собственных способностях; он не хочет луну на серебряном блюдечке". Иначе говоря, он так организовал свою жизнь, что не пытается делать ничего такого, что не кажется ему совсем легким. "Если он не может изменить то, что ему не нравится, он приспосабливается к этому." "Он знает, что у него есть недостатки и он может примириться с ними не испытывая огорчения." Т.е., у него есть способы притвориться, что его не заботит все, что он не может легко изменить.

А как он себя чувствует по отношению к другим людям? Здесь появляется немного угрожающее замечание о взаимности (reciprocity). "Он терпим к недостаткам других, точно также, как к своим собственным. Кроме того, он не ожидает от других совершенства." "Он предпочитает симпатизировать и верить другим людям и предполагает, что он им понравится.... Он не пытается помыкать другими людьми и не ожидает, что будут помыкать им самим." Давайте только представим, что можно было бы сказать вместо этого -- Я знаю, что это будет звучать как самая дикая фантазия. "Он сожалеет о своих собственных недостатках и всегда готов восхищаться людьми с большими достоинствами и способностями, чем его собственные. Он желает помочь другим людям, особенно людям с более высокими устремлениями и более сильным ощущением назначения (purpose), чем у него самого. Он не ожидает симпатии в обмен на свою помощь."

Мы установили, что умственно здоровый человек не собирается позволять кому бы то ни было помыкать своей жизнью, со всеми содержащимися в ней простыми удовольствиями.

Это, если задуматься на секунду, гарантирует, что все его взаимоотношения должны быть охарактеризованы как взаимная бесцельность (mutual purposelessness). Если уж вы допустили в ситуацию цель, то она может предъявить разные требования разным людям.

Тем не менее, здравомыслящий индивидуум "способен любить других людей и думать об их интересах и благополучии. Его дружба приносит удовлетворение и продолжительна. Он может связать себя с группой, ощущая себя ее частью, и у него есть чувство ответственности по отношению к своим соседям и коллегам.'

Заметим, что дружба должна приносить удовлетворение -- т.е. она конечная цель в себе, а не средство для конечной цели. Также она должна быть "продолжительной". Очевидно, если дружба зависит от общности целей, ее можно перерасти.

Поэтому ясно, что люди составляют довольно большую часть мира умственно здорового человека, но все объединения людей можно охарактеризовать как взаимное жертвование целеустремленностью.

Мне вспомнились дикобразы Шопенгауэра (porcupines of Schopenhauer). Они хотели свернуться вместе, чтобы согревать друг друга, но оказалось, что они колят друг друга своими иглами. Если они держались друг от друга подальше, опять становилось холодно. Поэтому они устанавливали расстояние, на котором они еще согревали друг друга, но без контакта с иглами. "Это расстояние с тех пор называют приличием и хорошими манерами."

Отношение умственно здорового индивидуума по отношению к другим людям можно выразить так: "Он намеревается получать тепло от близости к другим людям. Он не собирается получать что-то еще, и позволяет другим людям получить тепло от него до тех пор, пока они, как и он, отказываются от своих колючих требований получать что-либо другое [кроме тепла]."

До того, как мы оставим в покое этот маленький буклет, позвольте отметить это блестящее выражение "умственное здоровье" ('mental health'). Конечно, это социальный эвфемизм из того же репертуара, что "оперативный как грызун" [или "действующий как грызун"] ('rodent operative') и "уборка офиса" [или "убивающая все живое (дезинфицирующая) казенщина"] ('cleansing official'). Оно уберегает здравомыслящих людей от затруднения, позволяя им говорить, что их ограниченные (confined) и экстраординарные родственники не безумны (mad), но "умственно больны" ('mentally ill') и даже "умственно неблагополучны" ('mentally unwell'). Оно подразумевает, что человеческий ум перерастет естественно и по биологической необходимости в образ и подобие Человеческого Уклонения (Human Evasion) по мере того, как человеческое тело дорастает до определенной специфической формы. Оно подразумевает, что любое отклонение от Человеческого Уклонения - это все равно что опухоль или прогрессирующее воспаление.Оно благославляет статистическую норму. "Умственное расстройство (mental disease)", говорит буклет, 'говорит не о недостатке силы мозга, но скорее о неправильной работе мозга и эмоций. Просто индивидуум не реагирует на различные ситуации так, как отреагировал бы нормальный человек." (курсив мой).

Что мы можем добавить к этой картине здравомыслия? Одно здравомыслящее мнение. '... если бы я мог пройти бесконечным маршрутом по раю разнообразного очарования, я не предполагаю, что моему счастью очень бы повредило, если бы от меня утаили самый последний секрет вселенной.'[8]

Это мнение было высказано Гиффордским Лектором (Gifford Lecturer) в 1930-х. Его лекции были озаглавлены "Состояние человечества" ('The Human Situation'), и они - чудо здравомыслия от начала до конца. Но они устарели в одном отношении. Мы больше не говорим о 'состоянии человечества'. Эта фраза подразумевает, что на людей можно посмотреть относительно чего-то иного, чем люди. Сейчас то, о чем мы говорим - это социология. Каждый очень гордится этим фактом. Это квинтэссенция здравомыслия.

[1] John A.T. Robinson, The New Reformation, S.C.M. Paperback, 
    1965,  p.123.

[2] Ernest Jones, Sigmund Freud: Life and Work, Vol. III, 
    The Hogarth Press, 1957. p.133.

[3] Ibid., Vol. III, pp.70-71.

[4] Ibid., Vol. III, p.226.

[5] Ibid., Vol. III, p.258.

[6] Norman Malcolm, Ludwig Wittgenstein, Oxford University Press
    Paperback, 1958, p.70.

[7] Richard Christner, Published by the National Association for
    Mental Health, 1965.

[8] MacNeile Dixon, The Human Situation, Edward Arnold and Co., 
    1937, p.14.

<< Оглавление
< Предыдущая глава - Следующая глава >