Глава 4
Общество здравомыслия
Общество начинает казаться менее иррациональным, если осознавать его истинную функцию. Оно должно помочь каждому уберечь свой ум от реальности. Это автоматически следует из факта, что оно - ассоциация (объединение) здравомыслящих людей, и уже было показано, что здравомыслие возникает из непрерывного заполнения "другими людьми" любого пространства, в которое могла бы без разрешения проникнуть метафизическая проблема.Поэтому совершенно безосновательно критиковать общество, как если бы оно существовало для некоторой другой цели -- например, для того, чтобы каждый оставался живым и сытым. Некоторая степень неэффективности существенна для создания для эмоциональных реакций интересных возможностей. (Конечно, критика общества, пусть безосновательная, представляет для здравомыслящих людей бесспорную ценность как отвлечение эмоций.)
Кстати, следует заметить, что "сохранение каждого живым и сытым" - это высшая социальная цель, которую здравомыслящий ум может принять без возражения и дискомфорта. Это происходит потому, что каждый способен кушать -- как и животные и растения -- поэтому это великолепно подпадает под категорию "реальной" части "реальной жизни". Конечно, в пользу этого имеются также другие причины, например, факт, что сытый человек обычно не становится более независимо мыслящим, целеустремленным, или интересующимся метафизикой.
Уже было показано, что целью здравомыслящего воспитания является все усиливающееся направление всех эмоций на цели, которые включают других людей. Теперь в основном ситуация ограниченности возможностей безмерно расстраивает (приводит к фрустации), из-за чего можно ожидать возникновения ощущения отчаяния и агрессии -- как это, действительно, можно иногда заметить у очень маленьких детей. Я осознаю, что должна быть аккуратной в использовании слова "агрессия" и утверждаю, что я не имею в виду агрессию, направленную на других людей. То, что я подразумеваю - это обезличенное побуждение, направленное против реальности -- трудно привести примеры, но можно предположить, что гении, с полным основанием достойные этого названия, сохраняют малую долю [агрессии].
Однако, поскольку все эмоции должны быть направлены на людей, то очевидно, что единственная форма агрессии, которую может понять здравомыслящий индивидуум - это агрессия против людей, которую, вероятно, лучше описать как садизм и жестокость.
Теперь очевидно, что открытое выражение жестокости по отношению к другим людям имело бы разрушительное воздействие на общество, кроме того, это было бы невыгодно для человеческого уклонения в других отношениях. Поэтому обычный способ, которым агрессия переносится на других людей, - в форме желания, что они должны быть ограничены (be limited). Это, в конце концов, очень логично. Если истинный источник вашего гнева - то, что вас самих органичили, и вы желаете перенести этот гнев на другого человека, что могло бы оказаться более естественным, чем желание, чтобы его тоже ограничили.
Обычно это желание выражается в форме потребности в общественном правосудии (social justice), в той или иной форме. ("В этой жизни ты должен понять, что ты не можешь все делать по-своему." "Ну, ему не стоит ожидать, что к нему будут относиться как к исключению." "Ему пора научиться принимать свои ограничения." "Неужели ты думаешь, что ты должен стараться больше думать о том, чего хотят другие люди? Нам всем приходится делать вещи, которые нам не нравятся." "Почему у них должны быть все преимущества?")
Это означает, что общество - это не только главный источник компенсации для здравомыслящего индивидуума, но и его главный инструмент мести (revenge) другим людям. Бесполезно говорить, что у него нет нужды мстить им. Если бы он вдруг осознал, что другие не ответственны за его неприятности с ограниченностью возможностей, ему бы приходилось направлять свою ненависть на сами неприятности с ограниченностью возможностей, а это привело бы к фрустрации (сильно расстроило). Именно эта фрустрация ведет к тому, что существует человеческое уклонение.
Любая попытка сделать что-то включает возможность неудачи и может напомнить вам о реальности. Из этого соображения здравомыслящее общество выступает против целенаправленного действия в пользу действия, направленного на получение удовольствия. Здравомыслящий ум готов признать законными лишь те цели, необходимость которых вызвана поиском удовольствия. Например, поиск удовольствий не может проводиться эффективно, кроме как если индивидуум жив и умеренно здоров. Таким образом, физические потребности расцениваются как важные, а кареты скорой помощи снабжаются сиренами. Не существует соответствующей потребности, которую бы он чувствовал, скажем, в увеличении интеллектуального потенциала. На деле попытка так делать, скорее всего, покажется неуместным устремлением.
Из многих соображений очевидно, что ощущение цели (sense of purpose) скорее отталкивает, чем привлекает помощь. Вы можете расчитывать на немедленную симпатию, которая может возникнуть в здравомыслящем уме, лишь в ответ на жалобу ребенка, что его заставили работать над тем, что превышало его возможности, в отличие от недоверия и сдержанности, с которыми выслушивали бы жалобы со стороны ребенка, что что ему не позволили трудиться достаточно упорно.
Для здравомыслящего ума, даже агрессия против людей бесконечно лучше, чем агрессия против бесконечности. И главный дефект здравомыслящего общества - оно скучное. Оно настолько скучное, что это замечают даже здравомыслящие люди. И поэтому, время от времени, происходят войны. Их предназначение - отвлечь внимание людей до того, как их настолько одолеет скука, что они займутся деятельностью с обезличенной агрессией -- такой, как научные исследования, аскетизм, вдохновение или чем-то еще подобного рода компрометирующим.
Во время войны допустима даже более целенаправленная, чем обычно, деятельность. Даже здравомыслящие люди ослабляют свою веру, что ничто не имеет слишком большого значения, и времени до следующей недели скорее достаточно, чтобы что-то сделать. Это расценивается как оправдание, поскольку война всегда неким образом связана с другими людьми и может рассматриваться как подтверждение веры, что вещь, котороая имеет самое важное значение - это политика.
И все же может показаться, что война заходит слишком далеко. В ней содержится очень значительный риск контакта с реальностью. Очень трудно притворяться, что люди вовсе не умирают, или что они умирают только в спокойной обстановке с современной медицинской помощью в окружении любящих родственников, чтобы занимать их умы семейными новостями. Война полна напоминаний, что вещи происходят, и что пространство и время реальны, и что после взрыва бомбы - это совершенно не то же самое, что после, и что есть опасности и неопределенность.
Как тогда здравомыслящее общество может избежать риска позволить населению получить подобный опыт, даже случайный? Я думаю, если вы задаетесь этим вопросом, то это происходит только потому, что вы недооцениваете устойчивость (robustness) здравомыслия к ошибкам. Если вы запрете людей в тюремном лагере и помучаете их несколько лет, они не выйдут оттуда со словами: "По существу я ограниченное животное и это нельзя вынести. Как я могу продолжать жить в теле, которое можно мучать таким образом? Я требую, чтобы человеческое общество прекратило все, чем оно занимается, и начало бороться с ограниченностью всеми возможными способами...."
Вместо этого они выйдут оттуда со словами: "Это ужасно, что другие люди позволяют случаться войнам, в которых можно довести людей до такой деградации и напомнить о их пределах. Они не должны происходить; это нарушает права человека; мы потрясены злом в сердце человека. В то же время мы требуем компенсации от общества -- трудоустройства, жилья и пособий по инвалидности..."
Общество, говорят они, существует для защиты прав личности. Если это так, то первое право человека, очевидно, - жить нереалистично (unrealistically).
Как уже указывалось, что ко времени полного созревания человек в нормальных обстоятельствах не будет осознавать ограниченность своих возможностей, кроме как в сравнеиии с другими людьми.
Это невозможно гарантировать абсолютно. Но возможно ограничить лазейки несчастными случаями, болезнями и смертью. Человеческие существа считают священной обязанностью быть особенно лживыми насчет этих вещей -- особенно по отношению к больному и любому молодому человеку, который может оказаться рядом. Например, следующий отчет о смерти мадам Кюри может показаться здравомыслящему человеку весьма трогательным.
Затем началась терзающая борьба, которая известна под названием "легкая смерть" - в которой тело, которое отказывается погибать, заявляет о своих взглядах с диким упорством. Ева (Eve) на стороне матери была вовлечена в другую борьбу; в мозг мадам Кюри, все еще очень ясный, великая идея смерти еще не проникла. Должно произойти чудо, чтобы спасти Марию от огромной боли, которую нельзя унять смирением. Прежде всего, должно быть уменьшено физическое страдание; тело восстановило уверенность вместе с душой. Ни сложное лечение, ни поздние переливания крови, впечатляющие и бесполезные. Ни воссоединение семьи, торопливо собранной у постели женщины, которая, видя своих собравшихся родственников, была бы вдруг поражена в самое сердце ужасной догадкой.
Я всегда с нежностью буду вспоминать имена тех, кто помогал моей матери в те ужасные дни. Доктор Тобен (Dr. Toben), директор санатория, и доктор Пьер Лоуси (Dr. Pierre Lowsy) отдали Марии все свое знание. Жизнь санатория, казалось, приостановилась, пораженная ужасным фактом: мадам Кюри при смерти. Дом притих. Два доктора сменялись в комнате Марии. Они поддерживали и утешали ее. Они также заботились о Еве, помогали ей бороться и обманывать, и, хотя она их не просила, они пообещали облегчить последние страдания Марии снотворным и уколами.
Утром третьего июля, мадам Кюри в последний раз смогла посмотреть на термометр, который держала в дрожащей руке, и заметить спадение жара, которая всегда предшествует концу. Она радостно улыбнулась. И, поскольку Ева уверила ее, что это знак ее выздоровления, и она пойдет на поправку, она сказала, глядя в открытое окно, обращаясь с надеждой к солнцу и неподвижным горам: "Не медицина вылечила меня. Чистый воздух, высота..."[1]
Можно заметить, что хотя уязвимость человеческого тела даже для вполне зрелого человеческого индивидуума позволяет напомнить о его ограничениях, никакая сила на земле не может напомнить ему о трансцендентном (transcendent), в любом виде или форме. Его реакции на боль, опасность и смерть ограничены страхом, депрессией, беспокойством и здравым смыслом. Они не включают в себя освобождение, восторг или интерес к бесконечности. Т.е. воздействие реальности воспринимается полностью негативно.
Чтобы эффективно отвлечь людей от реальности, общество вынуждено предоставить им псевдо-цели, гарантированную бесцельность. (Или, как альтернативу, псевдо-беспокойства (pseudo-frustrations), гарантированный перманент (permanent - химическую завивку).) Существует два основных вида псевдо-целей или псевдо-беспокойств; они известны как "зарабатывать на жизнь" ('earning a living') и "воспитание потомства" ('bringing up a family'). Они оба обеспечивают человеку железное алиби для неделания ничего, что они хотят от своей жизни. (Конечно, он не хочет быть вольным делать то, что хочет, поэтому все в порядке.)
Здравомыслящие люди расценивают очевидно целеустремленную деятельность продезинфицированной числом -- т.е. если вовлечено достаточно большое число людей, они чувствуют уверенность, что результат будет безопасен для здравомыслия, не важно, насколько возмутительной может показаться работа. Самыми крупномасштабными примерами могут послужить война и политика.
В эти действия люди позволяют себе вступать с почти целеустремленной преданностью.
И война, и политика сыграли особенно полезную роль в замедлении прогресса. На деле историю человеческой расы можно понять лишь как описание вида, пытающегося не получить контроль над окружающей средой.
[1] Eve Curie, Madame Curie, Garden City Publishing Co. Inc., 1900, pp397-398.
<< Оглавление
< Предыдущая глава - Следующая
глава >