Глава 3
Происхождение здравомыслия
Модно считать, что формирование психологического склада происходит на очень ранних стадиях жизни. Тенденция так думать, возможно, не совсем безосновательна.Очевидно, что будет честным соглашением считать чью-то психологию результатом кондиционирования [формирования кем-то], а не выбора. Это действует расслабляюще; не за что себя винить; нет надежды измениться. Конечно, возможно, что детский ум способен к принятию значимых эмоциональных решений, но эта возможность никогда не обсуждается.
Однако, действительно, можно совершенно удовлетворительно зафиксировать начало для здравомыслия, и это вообще не пересекается со стандартными теориями психоанализа. Психоанализ имеет дело с той частью психологии индивидуума, которая зафиксировалась на других людях; поэтому он может хорошо описать то, что происходит с ребенком, когда он уже стал здравомыслящим.
Хорошо известно, что более молодые люди менее здравомыслящие, чем им, вероятно, следовало бы быть. Это привело к частому использованию в обществе термина зрелость (maturity). Несомненно, это слово-заместитель (pro-word). Грубо говоря, зрелый индивидуум характеризуется готовностью принять подмены, компромиссы и задержки, особенно если они вызваны структурой общества.
Молодые люди обычно незрелы (immature), иначе говоря, они желают, чтобы в их жизни были волнение и цель. Здравомыслящие люди осознают (по меньшей мере подсознательно), что последнее гораздо опаснее первого, поэтому молодежь, которую сразу не удается сделать зрелой, направляют в погоню за бесцельным волнением. На самом деле это не очень волнует и полезно как путь к приемлемому виду здравомыслия, поскольку приводит к идее, что "волнение" сводится к "удовольствию".
Подростки, как известно, думают о метафизике больше, чем большинство людей; таким образом, размышление о метафизике начинает ассоциироваться с негативной концепцией "незрелости". Если некто думает о метафизических проблемах в позднем возрасте, о нем говорят, что он демонстрирует признаки "задержавшегося детства" ('delayed adolescence').
Теперь давайте вернемся к самому началу процесса "созревания". Это должно предполагать, что ребенок, который рождается, ощущает беспомощность как беспомощность. Иначе говоря, он ощущает болезненный и непостижимый процесс без тех разнообразных размышлений, являющихся таким удивительным источником комфорта для здравомыслящего -- например "Это скоро закончится" или "В конце концов, это происходит со всеми" или "Этого не следовало допускать. Это их ошибка".
Можно предположить, что ребенок посчитает свое положение невыносимым -- поскольку он им не управляет. В этот момент своей жизни он думает, что он не может управлять реальностью, а не что он не может управлять людьми.
Итак, пока некто ограничен (finite) -- т.е. его знания и силы ограничены - всегда могут возникать ситуации, которыми невозможно управлять. Но взрослому человеку очень тяжело испытывать эмоции относительно ограничений при его столкновении лицом к лицу (vis-a-vis) с безличной (impersonal) реальностью. Какая эмоция у вас возникает, когда вы думаете, что вы совершенно не способны подняться на гору Эверест? С другой стороны, вероятно, довольно легко испытать подобную эмоцию от мысли, что такой-то на дюйм выше вас, или всегда сможет обыграть вас в бадминтон. Также вы можете (хотя это менее вероятно) оказаться все еще способным ощутить острую боль ревности или сожаления, что вы не Нижинский или Шекспир или Эйнштейн.
Очевидно, что происходит процесс психологического развития, который гарантирует (насколько это возможно), что ограничения индивидуальности будут ощущаться только в сравнении с другими людьми. Теперь очевидно, что эмоция, которая сопровождает первоначальное ощущение беспомощности, очень сильная. Если вы сможете вспомнить какое-либо ощущение беспомощной ярости или ужаса из раннего детства, то сможете получить представление об этом. Это дает некоторую подсказку, объясняющую силу человеческого уклонения. Если люди собираются принять на себя всю силу этой вытесненной эмоции, то вряд ли удивит, что они станут объектом такого исключительного внимания.
Сперва очень маленькие дети не имунны к ощущению беспомощности самому по себе (per se). Но можно предположить, что вскоре они будут считать ту часть их окружения, которая больше всего готова подвергнуться манипуляции, другими людьми. Чем младше ребенок, тем это истиннее. Его собственная физическая и умственная власть над ситуацией сильно слабее власти над ней взрослых -- особенно его матери -- которые могут воздействовать на ситуацию в соответствии со своими предпочтениями, если они чувствуют желание это сделать.
Это очень болезненно - попытаться что-то сделать и потерпеть неудачу. Ретроспективная попытка отказаться от комбинации попытки и неудачи хорошо известна в общественной жизни. "На самом деле сегодня я не старался играть." "На самом деле я думал, что даже если бы меня избрали, было бы самое время уйти в отставку, чтобы посвятить больше времени другим своим интересам." Таким образом, ко времени достижения взрослого состояния, здравомыслящий индивидуум развил способы отказа от попытки в пользу некоторой компенсаторной [подменяющей первоначальную] цели в любой ситуации, в которой он не чувствует почти полной уверенности в успехе. Например, как зрелый взрослый, вы не сможете даже попытаться (с мало-мальской эмоциональной причастностью к попытке) прыгнуть через дом. По тем же самым причинам, вы не сможете попытаться открыть дверь одним усилием воли, или попытаться попасть домой быстро, без того, чтобы проходить разделяющее пространство и преодолевать такие препятствия как лестницы, стены, ворота и т.п. общепринятым способом. Вы немедленно испытаете, если вы попробовали попытаться, ошеломляющее ощущение невозможности.
Это (говоря философски или основываясь на фактах) случай, когда нет возможности продемонстрировать, что будущее событие невозможно. Если нечто однажды произошло, то можно сказать, что это показало его возможность. Если это никогда не происходило, то это не показывает, что это никогда не может произойти. Но, как уже указывалось, размышления (reflections) этого рода, хотя они истинные, не имеют никакого эмоционального воздействия на здравомыслящего индивидуума.
Как уже упоминалось, вы по-прежнему (в редких обстоятельствах) можете быть способными пытаться достичь исключительного в некоторой социально приемлемой и жестко ограниченной области. Т.е. вы по-прежнему сможете судить и сравнивать Нижинского, Шекспира и т.д. [в оригинале игра на значениях "to try" - "пытаться" и "судить" - С.К.]
Но гораздо более вероятно, что вы приобрели некоторое компенсаторное отношение к любым таким символам выдающести (outstandingness). Оно может давать очень приятное ощущение благородного превосходства при обсуждении глухоты Бетховена, и эдипова комплекса Шекспира, и неудач Ницше у женщин в более или менее просвещенной манере. Так, у МакНила Диксона (MacNeile Dixon) читаем:
Так со всеми известными властителями ума (monarchs of the mind). Они ужасают вас своим авторитетом.... Как царственны их жесты, как несравнима их техника!Однако, нет нужды тревожиться. Наберитесь мужества, подойдите немного поближе, и что же вы обнаружите; что у них человеческие желания и слабости, подобные вашим собственным. Вы можете обнаружить, что Кант курил, играл в биллиард и питал слабость к засахаренным фруктам. Это открытие сразу рисует его внушающим меньше страха.[1]
Этот подход не только полезен для избавления от ощущения ущербности, но также позволяет гораздо проще игнорировать все, что бы Кант, Ницше, Юм (Kant, Nietzsche, Hume) и т.д. ни говорили о реальности.
Теперь, хотя амбиции взрослых уже ограничены узким коридором общественного признания, даже эта форма стремления (aspiration) - абсолютно нестабильная структура в психологии здравомыслия -- т.е. если ее слегка отклонить из состояния равновесия, она будет стремиться продолжать отклоняться дальше от этого положения (падать), а не возвращаться в него. С другой стороны, компенсация (compensation) - это стабильная психологическая позиция в психологии здравомыслия.
Подмена стремления компенсацией, возможно наиболее отчетливо видна у студентов колледжей. Часто они приходят в университет с незрелыми желаниями великого и исключительно важного пути жизни.
Нередко это также приводит к эмоциональным конфликтам и разочарованиям того или иного рода. Они с потрясающей быстротой приспосабливаются к своим проблемам. Решение, которое приходит почти ко всем из них, и которое предлагают им психологические консультанты (советчики) и т.п., если оно случайно не приходит к ним само, - смириться с ограничениями. Смирение с ограничениями сопровождается заметным повышением оценки, даваемой им другими людьми.
"Я привык быть вполне самостоятельным и думал, что я не хотел бы стать никем, кроме как интеллектуалом. Я жил ради своей работы, и, конечно, из существующего математика/классика/все-что-тебе-нравится ближе всего к небесам. Но было бы эгоизмом жить подобным образом. Теперь, по-моему, ты должен найти интерес в жизни -- я имею в виду, ты должен жить с другими людьми. Иметь дело с другими людьми трудно. Социальные проблемы действительно трудные. Другие проблемы простые. Это бегство от реальности."
Что обычно упускается в этом объяснении пациента - между периодом, когда классика (или что бы это ни было) была "почти небесной", и периодом, когда человеческие взаимоотношения стали центральными в жизни, обычно располагалась страдия, на которой классика больше не была исключительно легкой.
Это простой закон человеческой психологии, поэтому, как только возникает конфликт, он будет устранен некоторым компенсаторным маневром, центральный стержень которого - другие люди. Процесс становления полностью здравомыслящим полагается на повторяющиеся маневры этого рода.
Этот процесс, как можно предположить, должен начинаться в самом раннем детстве, когда было намного полезнее стремиться к ответным реакциям со стороны своей матери, чем к управлению окружающей средой напрямую. Здесь начались продолжающиеся всю жизнь ребенка усилия по ограничению своих попыток областями, в которых он может достичь успеха. Этот процесс, по необходимости, оставался несовершенным в начале жизни, поскольку в молодости умеренные (хотя никогда не непропорциональные) усилия научиться чему-то должны быть санкционированы (разрешены).
Эти усилия почти сразу обусловливаются социальной приемлемостью, хотя это еще не исключительный критерий. Можно найти людей, которые помнят, что в детстве попытались (или пытались попытаться) сойти со ступенек в воздух, вместо того, чтобы наступать на них одна за другой. Но даже тогда они обнаружили, что невозможно пытаться очень упорно.
Почему это так болезненно, потерпеть неудачу в чем-то, что вы попытались сделать? В случае маленького ребенка это очевидно, поскольку это напоминает им о слабости их сил, что предполагает возможность постоянной слабости.
Довольно плохо быть слабым в настоящем; нестерпимо верить, что так будет всегда. Если кто-то пытается и терпит неудачу, это доказывает, что его попытка недостаточна. Поэтому лучше верить, что он не хочет пытаться -- по крайней мере сейчас.
Эта точка зрения не так далеко ушла от точки зрения ортодоксального психоанализа, который действительно в некоторой минимальной степени признает у ребенка желание всемогущества. Психоанализ, однако, больше всего обеспокоен тем, что происходит, если человек, например, отец ребенка, становится в чем-то символом всемогущества. Существует также тенденция приписывать ребенку воображаемую (muddle-headed) веру в собственное всемогущество. Она, конечно, менее оправданна, чем желание всемогущества. Здравомыслящие люди не могут с легкостью отличить различные отношения такого рода.
Конечно, в ребенке и подростке по-прежнему остается вера, что каждый в некий благоприятный момент в будущем попробует гораздо более амбициозные вещи. В истинно взрослом состоянии эта идея исчезает (или трансформируется в некую особую форму, как например "ничего вообще не изменилось бы, если бы люди вели себя по отношению ко мне только достойно (decent) и давали бы мне мои права [это буквально - я бы сказал "не покушались бы на мои права" - С.К.]").
Таким образом, здравомыслящий взрослый индивидуум хочет (или пытается хотеть) иметь то, что он может иметь, и делать то, что он может делать, и проявляет изрядную изобретательность в попытках хотеть не иметь то, что он не может получить.
В скобках должно быть сделано одно или два примечания. Здравомыслящий индивидуум, конечно, не будет признавать, что перспектива вечно быть ограниченным в своих возможностях невыносима.
Даже если он выглядит настолько несчастным, что не может хоть с какой-нибудь долей уверенности утверждать, что сам он счастлив, он постояно будет произносить подтверждения, что "у большинства людей совершенно все в порядке и они вполне счастливы, так и есть." "Почему я должен противиться ограниченности? Предположим, мне это доставляет удовольствие?"
Это не делает нашу гипотезу о развитии человеческого уклонения сколько-нибудь менее вероятной. Наш аргумент заключается в том, что жизнь здравомыслящего индивидуума была проведена во все более успешных попытках не считать ограниченность нестерпимой. Таким образом, если он делает утверждения такого рода, он говорит нам только то, что [в этом] он добился успеха.
В конце концов, в психоанализе признается, что, в конечном счете, одна из целей психологической реакции на неприемлемый факт - скрыть истинное происхождение и назначение этой реакции.
Здравомыслящий индивидуум будет, конечно, возражать, что то, что происходит, когда кто-то выступает против своих ограничений, - это вовсе не то, что это ему напоминает о возможности вечной ограниченности. Несомненно, что пределы способностей определяются тем, чего он может и не может достичь.
Очень маленькие дети реагируют эмоционально, как если бы верили, что ограничения только потенциальные; они еще не отождествляют себя со своими ограничениями. В этом их эмоции находятся в согласии с самой абстрактной философией; все еще может случиться так, что что-то совершенно отличающееся [невероятное сейчас] можно будет достичь в будущем, безотносительно того, можно ли это достичь при определенных обстоятельствах в одном случае или даже в великом множестве случаев. В наиболее абстрактном смысле, просто может произойти так, что в любой момент все может перестать существовать или начать существовать в соответствии с отличающимися законами. Это, я знаю, мнение того сорта, которое не оказывает вообще никакого влияния на здравомыслящего взрослого. Но даже в рамках нормального мировоззрения, нельзя утверждать, что известно слишком много о психологических факторах, которые ограничивают или разрешают достижение, и не может быть исключена возможность, что если придерживаться психологического настроя, отличающегося от всего, что было до того, окажется, что способности радикально изменились.
Поэтому первоначально ребенка просто ужасает перспектива, что отдельная неудача может содержать некоторый признак вечного ограничения; навсегда устанавливается некий барьер между ним и возможностью всемогущества. Это вопрос социального кондиционирования, что он все больше и больше узнает, что другими он оценивается по его неудачам, поэтому оказывается, что любая отдельная неудача обладает силой постоянного измерения того, чем он неизменно является.
Этот процесс сопровождается непрекращающимся смещением идеи неудачи от абсолютной неудачи (т.е. неудачи в выполнении своей собственной воли) к "неудаче по сравнению с другими людьми". Для зрелого взрослого только последнее представляет хоть какой-то интерес.
Поэтому ребенка тренируют реагировать на неудачу не только рассматривая его ограничения как окончательные, но подставляя нечто уже более доступное вместо того, что он изначально хотел. Эта подмена обычно облегчается смещением акцента с того, что хочет сам индивидуум, на то, что хотят от него другие люди. Это может быть подмена отличающейся от первой амбицией, основываясь на том, что просто это будет полезно и обществу, или вообще это может быть подстановка общественного одобрения самого по себе ( per se) вместо какой-то амбиции.
Рассмотрим некоторые хорошо известные гамбиты. "Не бери в голову, любимая. Даже если ты провалишь свои экзамены, знай, что мы по-прежнему тебя любим." Если обсуждаемый человек на самом деле переживает об этих экзаменах, существует очевидный мотив, чтобы попытаться найти это комфортным. "Хорошо, мы знаем, что ты старалась изо всех сил, и это зачтется." Последнее особенно тонко, поскольку объединяет идею окончательности (finality) неудачи с предложением социального одобрения. На самом деле это высказывание означает: "При условии, что ты признаешь, что, возможно, ты не мог сделать это лучше, и на самом деле ты хуже, чем все другие мальчики, ты можешь расчитывать на наше хорошее отношенние как хороший мальчик, который старается."
Теперь у ребенка вполне может возникнуть неясное чувство, что некоторым образом он неправильно относился к этому [к экзаменам]; или что в некоем непонятно формулируемом смысле все в школе воспринималось неправильно, и становится вполне ясно, что он не может делать там то, что он делал. Но его ум должен быть отвлечен от любой попытки понять, как нужно себя настроить, чтобы все делать правильно. (Если под воздействием обстоятельств он действительно начинает размышлять, ему с большой вероятностью скажут, что он "ищет оправдания".)
Отрицание психологической реальности очень важно для здравомыслия. Оно не может позволить себе признать существование психологии достижения, а еще меньше - понять ее. Однако, одна из немногих частей психологии, которая понимается здравомыслием, - как готовить молодых людей с дискредитированным и сведенным к абсурду ощущением стремлений. Любое стремление несет в себе некомфортное подобие желания, чтобы не быть ограниченным вообще. Вдохновение мало интересует современную психологию; это почти также немодно, как колдовство. Если подсознание вообще рассматривается, то рассматривается исключительно как репозитарий ассоциаций с идеями о частях тела и членах семьи.
Конечно, имеется своего рода психология нестремления к успеху, которая понимается здравомыслием. Грубо ее можно сформулировать так: наиболее устойчивые, наименее легковозбудимые, наиболее нормальные люди наиболее последовательно будут стремиться к успеху.
Даже если кажется, что это подтверждается наблюдением, необходимо помнить, что это условия для (умеренного) успеха в обществе, состоящем из здравомыслящих людей.
[1] Ibid., p.16.
<< Оглавление
< Предыдущая глава - Следующая
глава >