Глава 11

Альтернатива здравомыслию: на что она могла бы быть похожа?

Давайте теперь сделаем паузу и посмотрим, что могло бы стать альтернативой здравомыслию.

Общепризнанные формы душевных болезней не дают альтернативы; их лучше рассматривать просто как подвиды здравомыслия. У них то же самое неосознание реальности, и та же самая интенсивная фокусировка на персональных реакциях.

Средний параноик, например, одержимо заинтересован в правоте и неправоте (rights and wrongs) и статусе и оправдании (status and justification). Эти концепции имеют очень большое значение для здравомыслящего.

Это правда, что маленькая подборка фактов, которые допущены к рассмотрению параноидальным умом, немного отличается от подборки, сделанной средним здравомыслящим индивидуумом. Но сомнительно, будет ли искажение, вызванное вытеснением из сознания всех фактов, которые могли бы показать, что некто не Наполеон, действительно сильнее, чем вытеснение из сознания всех фактов, которые могли бы сделать кого-то неудовлетворенным тем, что он просто человек (merely human).

Если мы предположим, что здравомыслие само по себе - осторожное избегание некоторой другой психологической ориентации, смутно или подсознательно воспринимаемой, то мы, возможно, смогли бы нарисовать некоторого рода картинку не-здравомыслия (not-sane) инвертируя характеристики здравомыслия.

Очевидно, что самой первой определяющей характеристикой не-здравомыслящего стало бы то, что он стал бы больше интересоваться реальностью, или вселенной, чем другими людьми. Ньютон (Newton), на первый взгляд, мог бы показаться авторитетом. Но ясно, что он не одобрял свой интерес к реальности. Он 'убивал время' ('grutched the time'), которое проводил над теоретической физикой, 'если только это не происходило в часы безделья, иногда и для разнообразия'[1]. Как глава Монетного Двора (Master of the Mint), он проявлял большую инициативу, интеллект и упорство в борьбе с фальшивомонетчиками вплоть до своей смерти. Так что он вряд ли продемонстрирует структуру личности (personality-structure) не-здравомыслящего. (Хотя, очевидно, что у него были моменты не-здравомыслия, особенно когда он одержимо работал в течение восемнадцати месяцев над "Принципами" (Principia).)

У здравомыслящих есть общее предубеждение, что здравомыслие - это весьма альтруистичное состояние, и что любое отклонение от него было бы отмечено грубостью, жестокостью и мстительностью.

Это предубеждение не стоит принимать за чистую монету. Когда параноики и депрессивные маньяки заявляют, что у них нет ничего, кроме дружелюбного (kindly) отношения ко всему человечеству, это интерпретируется как прикрытие для их подавляемой враждебности (hostility). Утверждения о их собственной мотивация, которые делают здравомыслящие люди, следует рассматривать с подобной непредубежденностью. Всегда полезно попробовать технику замены противоположностей повсюду -- например 'Здравомыслие - это весьма садистское состояние, и любое отклонение от него было бы отмечено чуткостью, добротой и великодушием.'

Исходя из того, что здравомыслящий индивидуум выбрал фокусировать свое внимание на других людях, а не на реальности, мы можем предположить, что он будет желать ограничить их также глубоко, как ограничен он сам. Эту фундаментальную ненависть к другим (и особенно к стремлениям других), возможно, можно было бы справиться признав чье-то стремление (drive) к бесконечности как нечто, извлекающее пользу из бесконечности (something to do with infinity). Но здравомыслящий индивидуум не может этого сделать; на деле сила вытеснения настолько велика, что он вряд ли вообще подпустит идею бесконечности к сознанию.

Но отсюда вовсе не следует, что это именно то, что на самом деле почувствовал бы тот, кто главным образом интересуется собой и вселенной. Можно довольно уверенно утверждать, что он не увидел бы ничего интересного в том, чтобы быть жестоким к людям. Приняв свои жизненные устремления, он, вероятно, оказался бы необычайно терпимым к устремлениям других. (Точно также как, согласно психологии Фрейда, у индивидуума, который не отвергает свои собственные ид-импульсы (id-impulses), будет терпимое отношение к ним, когда они проявляются у его потомства.) Наконец, мы можем предположить, что не-здравомыслящий индивидуум посчитал бы повторяемость (repetitiveness) большинства человеческих взаимодействий довольно унылой.

Здравомыслящие люди слабы в психологии. Это не удивляет, поскольку для того, чтобы удерживать себя и всех остальных в состоянии нереальности (unrealism),  для незамечания вещей вам приходится практиковать специфические техники. (Приверженцы психоанализа без сомнения утверждали бы, что хорошо понимают психологию. Но примечательно, что здравомыслящие системы психоанализа касаются исключительно реакций людей на других людей.) Мы можем предположить, что у не-здравомыслящего индивидуума могло бы не оказаться точно таких же причин для отрицания своего понимания психологии. Поэтому, вероятно, он оказался бы знатоком психологии (но не таким, каких ценят здравомыслящие люди -- они показались бы ему нереалистичными (unrealistic) из-за его интереса к реальности.)

Черты, которые здравомыслящиему индивидууму не нравятся больше всего, - это нетерпение, решительность (целеустремленность), необусловленность и самостоятельность (самодостаточность). Я чуть не применила слово 'независимость' ('independence'), но оно могло бы ввести в заблуждение. В здравомыслящем мире это не означает 'делать то, что хочешь ты сам, безотносительно других людей'. Обычно оно означает 'демонстрировать свою независимость от других людей делая нечто отличающееся от того, что они хотят'. Кстати, желание продемонстрировать 'независимость' особенно усиливается в здравомыслящем индивидууме, когда кто-то проявляет признаки нетерпения, решительности, необусловленности или самостоятельности.

'Независимость' лучше всего демонстрировать противодействуя целям нетерпеливого. Это полезный клапан безопасности в обществе здравомыслия, и оно идет на все, чтобы гарантировать, что это будет действительно саморегулирующийся механизм для предотвращения удовлетворения своих членов. (Наиболее важно, что так должно быть для того, чтобы каждый чувствовал разочарование в людях, а не во вселенной.)

Я упоминала некоторые необычные стремления; позвольте мне попытаться описать, как они могли бы возникнуть (даже если на практике они никогда не возникают).

Индивидуум с ощущением нетерпения мог бы почувствовать, что раз все неопределенно, но высока вероятность его смерти, то желательно сделать все, что он считает важным, с минимальной задержкой. Решительность и необусловленность могли бы этому хорошо поспособствовать.

Человек мог бы достичь состояния  самостоятельности (самодостаточности) всего лишь небольшим размышлением над своим полным одиночеством перед лицом загадки существования. Он не может быть уверен, существует ли кто-то еще; даже если они существуют, есть веская причина предположить, что они не обладают достоверной информацией об этой проблеме.

Вопрос в том, был ли кто-либо когда-нибудь более-менее серьезно не-здравомыслящим.

Я внимательно изучила историю человечества. Кант (Kant) создает впечатление, что ему нравилось невообразимое (inconceivable), но его книги слишком толстые; Эйнштейн (Einstein) интересовался вселенной, но был слаб в психологии; Герберт Уэллс (H.G. Wells) видел, что исследование состоит в принятии риска, но скатился в социологию.

Поэтому мои лучшие кандидаты - Ницше (Nietzsche) и Христос (Christ). Можно возразить, что их идеи не могут представлять интереса, поскольку один сошел с ума, а другой был казнен. Однако, я думаю, мы не должны упрекать их в этом.

Они, возможно, почувствовали себя, немножко изолированными.

[1] Letter to Robert Hooke, 1679.

<< Оглавление
< Предыдущая глава - Следующая глава >